Двое суток бушевала метель, настойчиво и зло бросая снежную крупу. В такую непогоду обитатели якутской тайги ютятся в своих укромных жилищах. Скрипят раскачиваемые ветром деревья, а в маленьком гнезде белки тепло. Укрывшись пушистым хвостом, зверек чутко спит. По нескольку дней не выходят из своего закутка в дупле соболи. В норах под колодинами ютятся колонки и горностаи. Еще ниже в лесную подстилку забираются полевки.
В Якутии
Но вот метель утихла. Лес окутала тишина. Словно в радужной оболочке, в мареве морозного тумана, поднимается солнце. Самого солнца зимой в лесу путем и не видно. Оно скользнет своими лучами, цвета раскаленного железа, по верхней части деревьев, поплутает там час-два и снова спрячется на всю долгую ночь. Прямо со своих насестов с дерева падают в снег рябчики и тетерева.
Первыми в десятом часу утра пробуждаются мелкие лесные птички. В морозном воздухе слышится их мелодичный посвист и щебетание. За ними, перекликаясь, вылетают на кормежку кедровки. Поднимаются из своих запусков в снегу глухари и куропатки. Боясь показать свой почерк на свежем снегу, позже всех спускаются белки.
Зимняя ростепели - золотое время для охотника. Скрипит снег под широкими лыжами. Тих и задумчив лес в своем зимнем убранстве. Впереди едва угадывается занесенная снегом тропа.
Весь день меня сопровождает угрюмый лес. Тут и кедрачи-великаны, подпирающие низкое небо, темные ели, сосны и лиственницы. Почти на каждом километре встречаются следы соболей, реже колонков и горностаев, чаще отпечатки следов зайца. На вершинах деревьев жируют чуткие тетерева, вспархивают рябчики; роняя на тропу поеди, кормится белка.
Ленский район славится не только алмазами, но и пушниной.
Здешние охотники ежегодно являются иницаторами соревнования по пушно-заготовкам. В средизимье во многих местах района выпадают глубокие снега и без лыж человек грузнет в них по пояс. Даже олень здесь становится беспомощным, и охотники нередко передвигаются на лыжах, перенося свой скарб на санках, впрягаясь в них вместе с собакой.
Вечереет. Кругом почти никаких признаков человеческого жилья, только встретились два балагана-одностенки. Здесь осенью работали сборщики кедровых орехов. Но вот из чащи вынырнула охотничья лыжня, рядом след собаки. Впереди, в просвете деревьев, показалась крыша зимовья. Сняв лыжи, я открываю дверь. Жилье дохнуло на меня теплом. Возле холодной железной печки - стопка дров и береста для подтопки.
В печке потрескивают поленья; подбрасывая крышку, закипает чайник, а в окно, показывая придавленную снегом лапу, смотрится кедр.
Судя по вещам и постелям, устроенным в зимовье, нетрудно догадаться, что здесь живут трое. Иногда сюда залетал и четвертый, который устраивался на ночлег прямо на полу, сделав вмятину в настиле из еловых веток.
Поздно вечером в лесу послышался лай собаки, а немного погодя скрип снега за стенкой зимовья. Один заявился,- подумал я, подкидывая поленья в печь. По голосу я узнал Алексея Георгиевича Гордеева - охотника Ленского промхоза. Имя Гордеева прочно укрепилось в списках мастеров пушного промысла Якутии. Большой мастер по добыче и отлову живых соболей, хороший белковщик и смелый охотник за медведями, он пользуется среди заготовителей и охотников большим уважением.
В зимовье, сильно пригибаясь, Гордеев ввалился в облаках морозного пара. Радушно поздоровавшись со мной, он присел на охапку дров у дверей и несколько минут сидел в задумчивости. Потом, достав папиросы, закурил. На паняжке, которую он сняв поставил в угол зимовья, были приторочены два соболя и штук восемь белок. Две белки были просто заткнуты за пояс, по-видимому, добыл он их недалеко на подходе к зимовью.
На мой вопрос: как идет промысел и что нового, Алексей Георгиевич, улыбнувшись, уклончиво ответил:
- Новость то, что ты пришел, а промысел идет, сам видишь как. С темна до темна работаем. Известный труд охотницкий: мокрый сядь, холодный встань. А те двое - он показал на пустующие кровати - вторую ночь на пустыре ночуют у костра. Соболи, видно, их увели далеко. Нарвешься на такого - сутки, двое в запуск не идет и на дерево не поднимается, бежит и на ходу ест.
Поужинав, Алексей Георгиевич принялся обдирать белок. Привычным движением рук он острым ножом распарывал шкурку у задних ног, выворачивал ее чулком и, орудуя ногтями, стягивал к голове, при этом тщательно обезжиривал мездру. До чистоты отделав шкурку, он посадил ее на правилку. Белая мездра шкурки не имела ни одного прострела. Только на голове виднелось чуть красное гятнышко запекшейся крови от попавшей туда дробины.
Остальные снятые шкурки белок тоже не имели дефектов. Покончив с белками, Гордеев принялся за соболей. С этими пришлось повозиться долго. Каждую снятую шкурку надо было ссаживать на правилке так, чтобы она стала наполовину короче, а мех пышнее.
Заметив, что я с увлечением смотрю на его работу, Гордеев пояснил:
- Теперь зима и вся белка выходная, а вот осенью попробуйте ее добыть всю со спелым мехом. А мы добываем, выборочный отстрел применяем, зеленую, невыходную, оставляем до полного созревания. Да и что толку добывать не выходного зверька, ни охотнику, ни государству нет от этого пользы.
Гордеев рассуждал как истинный хозяин, ратующий за правильное и разумное использование пушных богатств республики.
Лицо Алексея Георгиевича мрачнеет, когда он говорит, что охотничьи угодья даже в промхозе до сего времени еще не закреплены за бригадами и звеньями охотников, а это приводит к обезличке в их пользовании. На некоторых участках собирается охотников много, а на дальних их нет совсем. В местах скопления охотников развивается конкуренция, а порой и хищничество. Бьют невыходную белку, чтобы другой не перехватил.
- Обида берет,- говорит Гордеев,-обхаживаешь угодья, плашник рубишь, подкормку заготовляешь, а сюда другие охотники лезут, как будто тайги им мало.
Оказывается, еще с осени Гордеев открывает на своих участках тайги настоящую столовую для зверей, выкладывая разнообразную приманку, испытывая, на какую из них в этом сезоне зверьки более падки.
С выпадением глубокого снега, когда собака отказывается работать, испытанные подкормки он использует как приманку в ловушках на соболя и белку.
Оригинальную подкормку, без особых затрат труда и средств, охотник устраивает для соболей. Дело в том, что ранней весной, когда в лесу еще лежит снег с крепкой коркой наста, соболюшка приносит свое потомство. Трудно в это время года отыскать корм, и она, оставляя новорожденных, удаляется на далекое расстояние от гнезда. Гордеев установил, что в это тяжелое время почти половина новорожденных соболят гибнет от холода и голода. Не всегда удается выжить и самой матери. Она и ее детеныши в это время легко становятся жертвой хищных птиц, а то и медведя, который в конце апреля и начале мая уже выходит из берлоги.
Чтобы уменьшить этот естественный отход, Гордеев в августе - сентябре устанавливает на медведей петли из тонкого троса. С попавших медведей он снимает только шкуру, а мясо оставляет на месте, прикрыв его палками, чтобы не расклевывал, птицы.
Разговаривая с Гордеевым, я понял, что и по лес он ходит умеючи. Добыв первые две-три белки, они при снятии с них шкур исследует содержимое и. желудков и безошибочно определяет, чем в данное время кормится белка: орехами кедра, семенами, лиственницы или другими кормами. Если белке перешла на лиственничный древостой, то охотник свой маршрут ведет через лиственничные угодья. Кроме того, он еще с вечера определяет, какой будет завтра день. В тихую, безветренную погоду охотник обходит расхребетья, южные склоны гор с высоким редковатым древостоем.
- В такую погоду,- поясняет он,-белка далеко уходит от своего гнезда на кормежку. В ветреную погоду она придерживается распадков с густым лесом, а в снегопад и сильные морозы долго не выходит из гнезда.
Утром я с Алексеем Георгиевичем вышел в тайгу. Даже его высоконогая собака Джульбарс среди глубоких снегов сделалась беспомощной и крутилась где-то недалеко, распутывая след белки. Гордеев поддел след лыжной палкой, конец которой был выструган лопаточкой.
- Вчерашний,- определили он.- Да вон его жилье,- и показал на середину кедра.
Гордеев движением руки дал мне знать идти тихо. Я достал из-за пояса топор, намереваясь стукнуть по дереву, чтобы выгнать хозяйку гнезда. Однако охотник опередил меня. Он, чуть приоткрыв рот, издал резкий, своеобразный звук, и белка пулей выскочила из гнезда.
Выстрелом сняв с дерева белку, Гордеев пояснил:
- Криком вспугивать белку - мой испытанный метод. Иначе в этих лесах и нельзя. Лес густой и высокий. Стуком не возьмешь, не видно из-под дерева: выскочила она или нет из гнезда. А если и выскочит - пока отходишь от ствола дерева, она затаится, и в биноклъ не увидишь. Вот и случается: сколько труда охотник потратит на выслеживание белки, а найдя, бросает ее.
Идем дальше.
Прикрикнув на собаку, Гордеев вернулся к зимовью.
- Пользы от нее сейчас никакой, только нарту возить. Я уже на соболей и белок ловушки поставил. Смотреть будем.
В чащобе у одного из ручьев Гордеев показал в сторону:
- Капкан стоит.
Я внимательно всматриваюсь, но, кроме старой лыжни да снежного холмика с выемкой в боку, ничего не могу разглядеть. Оказывается, сам капкан находился под навесом, сделанном из щепы, а в дальнем углу этого балаганчика на развилке прутика была укреплена приманка: свежее мясо рябчика - испытанный корм соболя.
Рассматривая местность, мы замечаем свежий след соболя. Зверек, увидев в балаганчике приманку, потоптался и, чего-то испугавшись, пошел дальше. - По-видимому, вот чего он испугался,- говорит Гордеев, поднимая оброненный окурок папиросы.
В следующем капкане, взмахивая крыльями и крича во все горло, сидела кедровка.
- Спасу от них нет,- с негодованием говорит Гордеев, высвобождая птицу.- Половину капканов они спускают. И ничего против них не придумаю.
На подходе к третьему капкану, мы еще издали услышали злое пофыркивание и звуки ях-ях.
Гордеев, улыбаясь, взглянул на меня. Завидев нас, соболь беспокойно задергался, вытягивая заднюю ногу. Он яростно щерил свою маленькую пасть, полную мелких зубов, и зло блестел глазами.
Когда мы осмотрели восьмидесятый капкан и взяли седьмого соболя, солнце ушло за далекие сопки и в лесу стало темнеть.
В поемистых лесах речек Угольная, Юзовая, Пудриха и Силинская падь, в богатых разнолесьем охотничьих угодьях Витимской тайги, в местах перебежек соболей и белок стоят чутко настороженные ловушки. Все их связывает бесконечно длинная, петляющая лыжня, ведущая к теплому зимовью на Быстрой. Туда почти ежедневно с богатой добычей возвращается Алексей Георгиевич Гордеев, охотник Ленского промхоза.