Утром 1 декабря 1875 года меня посетил вождь баротсе, приглашая последовать за ним. Дойдя до берега Замбези, я увидел три лодки, предназначенные для меня, но их едва хватило бы для перевозки груза, поэтому я попросил четвертую для себя, а слугам пришлось идти по берегу. Покинув в полдень Сесек, мы поплыли довольно быстро. Один за другим мелькали острова, на которых я видел множество слонов. Я сожалел о столь быстро заканчивающейся поездке, но приближался период лихорадки, а времени оставалось мало, чтобы нанести на карту бассейн реки Замбези со всеми ее притоками, лагунами.
Путешествие по Замбези
Первый порог, который мы проплыли, местные жители называют Катимо-Мулило; нам удалось пройти на веслах только небольшое расстояние, дальше гребцам пришлось выйти из лодки и перетащить ее через скалистый риф. Едва мы преодолели это препятствие, как гребцы тут же оказались в лодке, не желая стать добычей крокодилов, скрывавшихся в глубине пенящейся реки. Самый большой порог после того, который мы прошли 5 декабря, местные жители называют Мучила-Аумсинга.
Это наиболее опасное препятствие на пути между Сесеком и Намбвейским порогом. Я сам в этом убедился. Болезнь в тот день обострилась, но я не думал об этом, хотя боли в конечностях были такими сильными, что я едва сидел в лодке. Однако продолжал рисовать карту Замбези. Порог Мучила-Аумсингу образует значительный наклон скалистого русла и многочисленные глыбы под водяной гладью. Рассекая течение между лесистым островом и левым берегом реки при ширине всего около пятидесяти метров, этот порог скрывается двумя боковыми потоками, образующими несколько островов.
Бурное течение очень утомляет гребцов, и на всем пути нет ни одного мелкого места, где можно было бы перетащить лодку через порог. Кроме того, мне еще мешал большой груз в лодке, плотовщиков же было мало. Мои ружья, дневники, драгоценные сосуды, патроны и подарки, предназначенные вождям и правителям, находились в третьей лодке. Во второй я вез порох, лекарства, запасы продовольствия, собранных в Сесеке насекомых и растения. Остальные свои коллекции я отдал Уэстбеху, чтобы он отправил их в Пандам-Тенки. Видя, с каким большим трудом команда этой лодки справляется с течением, я кричал им, чтобы они попытались держаться за деревья, кусты, которые склонялись над рекой, и таким образом остановили лодку. Мои крики заглушала несущаяся с ревом река. Весла съезжали по скалистой площадке, как по зеркалу.
Понимая, какая им грозит опасность, гребцы вместо того, чтобы напрячь все силы, пришли в замешательство. Слава богу, они погружали весла в воду и спасли лодку от повреждения. Но нет, невозможно, чтобы судьба была ко мне так жестока! Что же, я лишусь своих лекарств, пищи, волны поглотят все, что с таким трудом и усилием собрано за столько дней? И именно теперь я теряю все, когда болен лихорадкой и нуждаюсь в поддержке больше, чем когда бы то ни было, когда надежда, что я достану потопленные вещи со дна, тщетна.
Гребцы, видя, в каком тяжелом положении оказалась первая лодка, пали духом; течение начало заносить и нашу лодку. Мы были так близко от берега, что могли бы ухватиться за повисшие ветви и подтянуть лодку к острову. На первую лодку обрушилась волна и положила ее набок поперек течения, вода со всей силой била о борт. «Помогите же!» - отчаянно кричал я человеку в своей лодке и сам уже хотел прыгнуть в воду, не думая в эту минуту ни о чем, даже о сильной лихорадке, которая у меня так разыгралась, что за последние два часа на мне промокла вся одежда; гребцы едва удержали меня. Я был подхвачен течением и сжат, лодка наклонилась; рулевые, у которых сломались весла, когда они отчаянно пытались преодолеть бурное течение, потеряли равновесие, и в этот момент волна накрыла лодку. Мгновенно на нее набежала вторая, третья, пока в конце концов, я не верил своим глазам, лодка не опрокинулась.
После невероятных усилий нам удалось снова выровнять лодку и некоторые вещи спасти. Мои гребцы и плотовщики добросовестно трудились. Все надежды, планы и желания, мечта об Атлантическом океане - все погибло в пучине.
Безжалостная стихия уничтожила семилетнюю подготовку, с помощью которой я надеялся выполнить поставленную перед собой задачу. После этого несчастья, которое в тысячу раз превышало все прежние испытания, мне, измученному лихорадкой, оставалось бросить все другие дороги, ради которых я столько претерпел. Чтобы до конца испить горькую чашу, я увидел, как были уничтожены плоды напряженного труда многих месяцев - осталось лишь несколько ничего не значащих обломков.
5 августа 1879 года на палубе теплохода «Герману» я прощался с Южной Африкой. Мой материал отправлен в Европу несколькими партиями. Самую большую часть, примерно пятьдесят ящиков, я привез сам. Из прибывших животных я отдал каракала, двух коричневых орлов и птицу-секретаря Лондонскому зоологическому обществу. Остальное отвез в Австрию. Его императорское величество принц Рудольф принял ястреба и венценосного журавля; очень кроткого павиана и серого южноафриканского журавля я передал Городскому управлению Праги для зоосада, темно-коричневого грифа и одну длиннорукую занзибарскую обезьяну - Физиократическому обществу».